Барни вдвоем с крепким однокурсником по имени Том потащили Мори к выходу. Уже на полпути тот начал приходить в себя.

— Нет-нет, — слабым голосом попробовал возразить он, — верните меня назад. Я, наверное, что-то съел в обед…

Барни с Томом переглянулись и поставили Мори на ноги. Убедившись, что он держится на ногах достаточно твердо, они бегом вернулись в зал и примкнули к остальным.

Лубар продолжал свой экскурс в полость грудной клетки: магистральные сосуды сердца, вилочковая железа, пищевод, симпатические стволы и так далее.

— Как его назовем? — спросил Барни, вместе с соседями по столу снимая с трупа простыню.

— Может, Леонардо? — предложила Элисон Редмонд. — Потому что рисунки Леонардо да Винчи не уступают всей «Анатомии» Грея, а ведь он их создал в тысяча четыреста восемьдесят седьмом году! По сути дела, он был пионером в использовании штриховки для передачи трехмерности изображения.

— Отлично! — согласился Беннет. — Пусть будет Леонардо. Рисунки и вправду потрясающие. Ведь в те времена, наверное, вскрытие вообще было запрещено.

— Но конечно, итальянское Возрождение представляет собой редкое исключение, — продолжала свою лекцию Элисон. — Леонардо на самом деле сам провел вскрытие в тысяча пятьсот шестом году, возможно, при содействии своего друга, профессора Маркантони делла Торре…

— Хорошо, хорошо, Элисон, — перебил Барни, дабы остановить этот речевой поток, — Мы уже все поняли. Не пора ли нам заняться нашим жмуриком? Кто хочет резать первым?

Хотели и Элисон, и Беннет.

— Я тоже хочу, — заявил Барни. — Тогда давайте пустим вперед женщин.

— Оставь свой покровительственный тон, Ливингстон! — с нескрываемой враждебностью огрызнулась Элисон. — Я ни в чем не уступаю никому из вас, иначе меня бы здесь не было!

— Ни на секунду не подвергаю это сомнению, — ответил Барни. — В таком случае тянем жребий.

— По-моему, это будет справедливо, — согласился Беннет. — Только что будем тянуть?

— Можем воспользоваться моими сигаретами, — предложила Элисон, доставая из кармана початую пачку «Голуаз».

— Уж лучше, чем их курить, — съязвил Барни.

— Я сама решу, как мне распорядиться своим организмом, — возмутилась Элисон.

— Конечно, конечно, — нехотя уступил Барни.

Их прервал голос профессора Лубара:

— Обратите, пожалуйста, внимание, как я держу скальпель. — Он держал его как скрипичный смычок и показал движение, которое студентам полагалось затем воспроизвести самостоятельно. — Постарайтесь войти под кожу под прямым углом. Действуйте скальпелем быстро, но легко, поскольку нам надо последовательно рассмотреть слои кожи, подкожный жир, фасцию и мышцы. Итак, делайте надрез к верхушке большой грудной мышцы.

Барни, которому выпал жребий, хотел как можно точнее повторить движение Лубара. В тот момент, когда он уже собрался с духом, чтобы сделать надрез, Элисон вдруг спросила:

— Не хочешь сначала в учебник заглянуть?

Решив, что ссориться сейчас ни к чему, Барни протянул девушке скальпель со словами:

— Давай, Элисон, режь ты. А мы с Беном будем записывать.

Она взяла инструмент и, не говоря ни слова, начала действовать им с такой ловкостью и скоростью, каким позавидовал бы и опытный хирург.

— Бог мой, Барни, как ты провонял!

Через три часа, в полном моральном и физическом изнеможении, они покинули анатомичку.

— Сказать по правде, Кастельяно, ты тоже не розами пахнешь.

— Еще бы! Сейчас бы на пару часов в стиральную машину!

— И слава богу, что там так воняет. Меня этот запах до того пронял, что я и не осознавал, как кромсаю чье-то тело.

В этот момент открылись двери соседней анатомички, и оттуда вывалилась вторая группа первокурсников. Среди них была Грета Андерсен.

— Эй, Кастельяно, — зашептал Барни, — ты не спрашивала Грету, почему она не пришла?

— Нет. Когда я вернулась, ее не было, а я сразу спать легла.

— A-а, — протянул Барни, заново переживая свое разочарование. — Должно быть, просто забыла. Пойду сам у нее спрошу.

— Если честно, мне кажется, она не подарок, — предостерегла Лора. — Как говаривала моя мама, когда я в пятилетнем возрасте пыталась дотянуться до горящей конфорки: «Cuidado, te quemaras!»[19]

— Не беспокойся, — самонадеянно произнес он, — я слишком холоден, чтобы обжечься.

И тут дива подошла к ним сама.

— Привет, Барни, — беспечно поздоровалась Грета. — Как реагирует организм?

— Нормально, — бодро ответил тот. И как можно более беспечно добавил: — Вчера я по тебе… скучал.

— Ах да, Барни, извини, что не получилось сходить с тобой. Но я… понимаешь… меня перехватил этот профессор… для разговора…

«Для разговора или для чего-то еще?» — мелькнуло у Барни.

— А когда я наконец добралась до комнаты, то у меня так разболелась голова… Я пробовала тебе звонить, но…

— Ничего страшного, — ответил он, — Сходим как-нибудь в другой раз, только и всего.

— И чем скорее, тем лучше! — кокетливо добавила Грета. Но больше говорить она не могла. Ведь в этот момент появился профессор Робинсон, ее преподаватель анатомии, а Грета как раз вспомнила, что у нее остались невыясненные вопросы. Она извинилась и побежала вслед за Робинсоном, а Барни завороженно следил, как движутся ее ягодицы.

Лора перехватила его взгляд и язвительно заметила:

— Кажется, тебе формалин в голову ударил. Не хочешь снять с себя эти провонявшие шмотки и вымыться, а?

Барни все еще пребывал в прострации.

— Господи, чего бы я не отдал, чтоб посмотреть на Грету в душевой!

— Заметано, Ливингстон, — ответила Лора с сарказмом, — я щелкну ее «полароидом» и подарю тебе на Рождество.

Барни вырос в неколебимой вере в чудодейственную силу мыла «Лайфбой». Но, черт возьми, он минут пятнадцать тер себя как проклятый, а в результате не тело приобрело запах мыла, а мыло стало пахнуть формалином!

— Я, кажется, останусь здесь навечно, — сказал он вполголоса.

— Это как «Филоктет» Софокла, — отозвался голос из соседней кабинки.

— Объясни-ка получше! — прокричал Барни, желая поскорее отделаться от мыслей об этом убийственном запахе.

— Удивляюсь тебе, Барн. Я думал, ты мифологию знаешь как дважды два. — Это был Мори Истман. — Филоктет был греческий герой Троянской войны, у которого рана так воняла, что никто не мог с ним рядом находиться. И вот его же товарищи отвезли его подальше и бросили на необитаемом острове. Но тут один авторитетный пророк сказал им, что без Филоктета — вонючего и все такое — им ни за что не взять Трою. И они притащили его назад. Неплохая аналогия, а?